The world offers itself to your imagination
Мне бы хотелось, с одной стороны, отдать ей всё, что у меня есть, но ей это не нужно.
С другой стороны - очень давно (возможно, никогда) я не была ни с кем так честна, как с ней, и никто не был так честен со мной в ответ.
Наши отношения очень мало связаны с любовью, я начала забывать, что такое любовь, она уже забыла; зато у нас одинаковые взгляды на Пастернака и отношения как у гениального писателя и жены (вполне логично, впрочем).
Когда-то давно я любила говорить, что стирала бы Бродскому носки, если бы он был сейчас жив.
Потом появилась она - и через некоторое время я обнаружила, что не хочу никому стирать носки, а хочу сама быть Бродским.
Потом поняла, что Бродским мне не быть. Да, глупо звучит, знаю.
А потом, совсем недавно, я поняла, что дело не в носках и не в том, кто Бродский. Просто - есть она. Пока я нужна ей рядом, я буду рядом. Если я буду нужна ей далеко - я буду далеко. Это какие-то простые вещи и простые понятия, они мне нравятся. Это - то, как я понимаю справедливость. То, как я понимаю чувства. Я не могу с ней расстаться - у меня просто нет такой функции. Мы можем разъехаться по разным странам, жениться, выйти замуж, никогда не видеться больше, но это время, когда мы друг другу самые близкие - это время никуда не исчезнет.
Я верю в неё, как иные верят в Бога. Из всех знаний, которые у меня есть, знание о том, что она существует - самое ценное.
Мне приятно и немного грустно думать, что я воплощаю в себе тот максимум человеческой совместимости, который у неё может быть. Если окажется, что я не максимум - я буду счастлива, честно. Если будет тот, кто поймёт её всю, я буду счастлива.
Я счастлива дать ей всё, что она захочет принять, и в этом нет никакого самопожертвования, не знаю, никакой трагедии - у нас реальные, живые отношения, мы видимся почти каждый день, какое самопожертвование, вы о чём вообще?
Мне сегодня приснилось, что мы обе стали взрослые и знаменитые и у нас берут интервью. Спросили, как мы совмещаем её филологию и мою журналистику. Я ответила, что считаю, что филология важнее для вечности, а журналистика для сегодня. То есть, мы равны в том смысле, в котором я понимаю равенство. Мне бы хотелось думать, что это вещий сон, что мы будем вместе две вечности с половиной, но это на самом деле неважно. На самом деле важно только то, что у нас одинаковые взгляды на Пастернака. И никто из нас не стирает другой носки.
С другой стороны - очень давно (возможно, никогда) я не была ни с кем так честна, как с ней, и никто не был так честен со мной в ответ.
Наши отношения очень мало связаны с любовью, я начала забывать, что такое любовь, она уже забыла; зато у нас одинаковые взгляды на Пастернака и отношения как у гениального писателя и жены (вполне логично, впрочем).
Когда-то давно я любила говорить, что стирала бы Бродскому носки, если бы он был сейчас жив.
Потом появилась она - и через некоторое время я обнаружила, что не хочу никому стирать носки, а хочу сама быть Бродским.
Потом поняла, что Бродским мне не быть. Да, глупо звучит, знаю.
А потом, совсем недавно, я поняла, что дело не в носках и не в том, кто Бродский. Просто - есть она. Пока я нужна ей рядом, я буду рядом. Если я буду нужна ей далеко - я буду далеко. Это какие-то простые вещи и простые понятия, они мне нравятся. Это - то, как я понимаю справедливость. То, как я понимаю чувства. Я не могу с ней расстаться - у меня просто нет такой функции. Мы можем разъехаться по разным странам, жениться, выйти замуж, никогда не видеться больше, но это время, когда мы друг другу самые близкие - это время никуда не исчезнет.
Я верю в неё, как иные верят в Бога. Из всех знаний, которые у меня есть, знание о том, что она существует - самое ценное.
Мне приятно и немного грустно думать, что я воплощаю в себе тот максимум человеческой совместимости, который у неё может быть. Если окажется, что я не максимум - я буду счастлива, честно. Если будет тот, кто поймёт её всю, я буду счастлива.
Я счастлива дать ей всё, что она захочет принять, и в этом нет никакого самопожертвования, не знаю, никакой трагедии - у нас реальные, живые отношения, мы видимся почти каждый день, какое самопожертвование, вы о чём вообще?
Мне сегодня приснилось, что мы обе стали взрослые и знаменитые и у нас берут интервью. Спросили, как мы совмещаем её филологию и мою журналистику. Я ответила, что считаю, что филология важнее для вечности, а журналистика для сегодня. То есть, мы равны в том смысле, в котором я понимаю равенство. Мне бы хотелось думать, что это вещий сон, что мы будем вместе две вечности с половиной, но это на самом деле неважно. На самом деле важно только то, что у нас одинаковые взгляды на Пастернака. И никто из нас не стирает другой носки.
-
-
15.04.2012 в 18:06И я не знаю, кому Бог дал больше - тому, кто умеет, как я (что умеет, вот вопрос?), или тому, кто может, как ты.
Так и должно быть - никаких самопожертвований и прочей ерунды. Есть мы, есть наши с тобой отношения. (Что-то я сейчас непонятное написал, но я надеюсь, ты все поняла!)