The world offers itself to your imagination
Всем фемслэшерам советую прочитать этот волшебный фанфик под названием "Моя сладкая Л.".
АВТОР: Цыца
БЕТА: Snaperella
ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: Гермиона, Лаванда Браун
РЕЙТИНГ: PG-13
КАТЕГОРИЯ: slash
ЖАНР: drama, angst
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: две девушки встречаются в магглском Лондоне. Одна из них не знает ничего, а другая знает слишком много.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: наброски для фика создавались довольно давно, ещё до выхода шестой книги. А сейчас в честь челленджа я решила дописать эту историю, не изменяя характер Лаванды, и потому она получилась ООС, и вообще мэрисьюха чистой воды
ПРИМЕЧАНИЕ: фик написан на Springtime Femmeslash Challenge для Ammoral
ОТКАЗ: все принадлежит Роулинг за исключением одной сцены, вдохновленной Роботэмом.
читать.часть 1Моя сладкая Л.
И, выпив свой кофе, ты куда-то уйдешь,
Махнув мне на прощанье рукой
А я отмою с паркета кровь
И обрету свой душевный покой.
Майк Науменко «К прекрасной N.»
- 1 -
Она вылетела из цветочного магазина, не успев подхватить слетевшую шляпу, не обращая внимания на стрелку на колготках, вылетела, прислонилась к стене так, будто её ноги не держали – и тут же закурила.
Вдыхала дым жадно, именно глотала дым, а не затягивалась им – и пальцы её немного подрагивали. Я смотрела и смотрела на её руки – изящные маленькие ладошки, маленькие белые пальчики, не то, что длиннющие костлявые грабли, как у меня.
Вот тут-то я и решилась поднять её шляпу – ох, чудесная! – цветочки и листики, все, что я люблю. Мне и имя такое дали, все из-за цветов, ага.
Я заприметила эту шляпку, ещё когда девушка зашла в магазин. Мне ж только покажи что-нибудь цветочное, яркое, с листиками да лепестками – не отстану, буду пялиться, как завороженная.
Работа у меня скромная, платят сущие гроши, зато удовольствия – море! А когда никто не покупает цветы, и становится ясно, что за ночь они завянут, нам даже разрешают забирать букеты себе…
Впрочем, неважно – я поднимаю эту её шляпку и подхожу к ней, а она будто и не видит.
Или не хочет видеть?
- Девушка, - говорю, - вы обронили.
Мне пришлось несколько минут подождать, пока она соизволила обратить на меня внимание. А, впрочем, кто ж её знает, может, она и не такая стервоза, какой кажется… Я же с людьми работаю, многое успела повидать. Люди разные бывают, все со своими проблемами, а у иных проблем столько, что и не замечают ничего вокруг.
Вот, может, и эта из таких. Мадемуазель.
- Ага, - говорит, а сама и не смотрит на меня, - спасибо. В общем… Сейчас.
И тут же принимается рыться в своей сумочке. Она, что?
- Держи, - улыбается как-то нервно, уголком рта, - вот тебе на помаду.
- А, - говорю я, и уже свою загребущую лапищу протягиваю, чтобы схватить двухфунтовую монетку, но потом что-то щелкает у меня в голове, - да нет, не надо. Не за что.
Смотрит на меня как-то заинтересованно, впервые, кажется, по-настоящему на меня взглянула.
А в ней что-то есть. То есть – издалека да в профиль – ничего особенного, а теперь глядит на меня своими большущими карими глазами, глядит так, что что-то есть, да… В смысле – пробирает. Здорово. И завидно. Мне бы такие глазищи.
- Как хочешь, - она пожимает плечами и сует деньги в карман – немножечко обидно, вот бы поуговаривала, - как тебя зовут?
- Лаванда.
И улыбаюсь, вот дуреха. Ну чистый детский сад, старшая группа. Смотрит ещё более пристально, медленно тушит сигарету.
- Лаванда, значит, - ужасно медленно, как будто повторяет какую-то очевидную глупость.
- Ага.
Жаль, денег не взяла. Мне новая помада точно бы не помешала. А у девушки в глазах что-то вспыхнуло и тут же погасло. Или мне показалось.
Девушка стоит и не замечает, как ползет её чулок там, под коленкой. И как она только поедет в метро?
- Хорошо, - она улыбается очень уверенной, какой-то отработанной, профессиональной улыбкой, - значит, Лаванда. Очень хорошо.
А потом говорит, что ей пора. Хватает сумочку, забирает у меня шляпу – честно говоря, прощаться с этой роскошной шляпой немного жаль – и совершенно автоматически закуривает новую сигарету.
- Пока, Лаванда.
- До свидания.
Стою и улыбаюсь, гляжу, как она исчезает за углом. Потом, повинуясь какому-то мгновенному и дурацкому – всё, что я делаю, неизменно выходит по-дурацки – желанию, подхожу к этому самому углу и выглядываю в переулок.
Девушки нет.
И свернуть там некуда, и никуда уйти она не могла. Это уж точно.
Ох, вот же чудеса. Чудеса да и только. Куда она подевалась?
Ухожу пить чай. Девушка девушкой, а обеденный перерыв не резиновый.
* * *
На следующий день я узнала её, хотя волосы были убраны и она была в солнцезащитных очках. Лето ещё не началось, но было довольно жарко, а бедняжке, вероятно, по работе приходилось каждый день носить душные костюмы и рубашки, застегнутые на все пуговицы.
Я улыбнулась ей сразу и вскочила, чтобы помочь с покупкой, и она, вздохнув обреченно, сняла очки.
- Я думала, моя конспирация сработает, - рассмеялась она, - но ты уж больно глазастая, Лаванда.
Может, и не стоило подавать виду.
- А зачем вы скрывались?
Она помолчала несколько минут, словно раздумывая, стоит ли мне доверять, а потом непринужденно улыбнулась:
- Чтобы ты не подумала, что я какой-то цветочный маньяк.
Эти слова настолько не вязались с её образом серьезной, деловой женщины, что мне самой стало смешно. Я тихо фыркнула в кулак.
- Ага, - сказала я, - что вы хотели бы купить?
Она неторопливо прошлась вдоль витрины, посасывая дужку дорогих очков.
- Ммммм…. Как насчет вон тех синих?
- Вот этих, полевых?
- Да. Веток пять, не больше.
Она улыбнулась, глядя на меня исподлобья, и мне вдруг стало понятно, что она совсем не из-за цветов сюда явилась.
Нахмурившись, я молча упаковала цветы и перевязала букетик синей ленточкой.
- С вас четыре фунта тридцать пенсов.
Она протянула мне крупную банкноту, демонстративно захлопнула кошелек.
- Это ещё зачем? – я удивилась.
- Не люблю, когда в кошельке гремит мелочь.
Хотя она сказала это со своей удивительно естественной улыбкой, это прозвучало так напряженно, так неестественно, что я, та ещё сорока, запротестовала:
- Не нужны мне ваши деньги. Забирайте.
- Лаванда…
- Нет, правда. Берите и уходите уже.
Что-то было в этом нехорошее, что-то, что заставило меня насторожиться. Она, конечно, не была похожа на всех этих дам, что завлекают молодых девушек ко всяким там насильникам и извращенцам, но мало ли что можно от незнакомцев ожидать.
Девушка простояла несколько минут, глядя на меня своими бездонными карими глазами, а потом обреченно вздохнула.
- Ладно, - сказала она, наконец, - если ты не принимаешь этого, тогда позволь мне просто угостить тебя кофе.
Прежде, чем я успела вставить хоть слово, она добавила:
- Я не собираюсь ничего плохого с тобой делать. Просто… Просто мне кажется, что я тебя знаю. Ты напоминаешь мне одного человека из моего прошлого.
- Мы с вами никогда не встречались.
- Да, но, возможно, я знакома с твоей… Твоей…
В эту минуту у неё был вид человека, говорящего откровенную ложь, и я отвернулась. Я хорошо думала о ней, и мне было неприятно смотреть на это.
Я слышала, как она цокнула языком с раздражением – на себя, вероятно. Я же, повернувшись к ней спиной, молча принялась обрезать стебельки у гладиолусов, всем своим видом показывая, что нам не о чем больше беседовать.
- Парвати.
Она сказала мне это в спину, и я замерла, как ужаленная.
- Что?
- Тебе знакомо имя Парвати?
Ножницы со стуком упали на пол. В глазах девушки мелькнуло что-то похожее на торжество.
Я медленно, ужасно медленно обернулась.
- Скажите, что вы знаете про Парвати.
- Я просто знаю её, - ответила она, - Парвати. Если хочешь поговорить со мной, позволь мне купить тебе кофе.
Я с минуту стояла, разрываемая отчаянными сомнениями. От всей этой истории с моей новой знакомой веяло какой-то страшной, непостижимой тайной. А тайны я не люблю – в моей жизни и так столько всего таинственного напроисходило, что разобраться со всем этим мне не под силу.
Но в то же время я была уверена, что эта самая девушка со своими загадочными, обманчиво-теплыми глазами, эта самая девушка в строгом деловом костюме, возможно, знает ключ ко всем моим загадкам.
- Ладно, - наконец, сдалась я, - только не дальше, чем на два квартала. Я закрою магазин.
- Очень хорошо.
Девушка развернулась, и я, будто притянутая за невидимые ниточки, двинулась за ней.
- 2 -
- Мокко с орехами для тебя.
Девушка поставила передо мной нечто в высоком стакане на ножке, с шапкой молочной пены, нечто посыпанное сладкой крошкой и увенчанное шоколадной стружкой – и я сразу почувствовала себя неловко со всем этим великолепием, потому что себе она взяла обыкновенный Экспрессо на один глоток – «двойной по крепости, обычный по объему».
- Спа…
Я заставила себя заткнуться. Не время ещё благодарить. В конце концов, моя незнакомка затащила меня сюда, оторвав от работы, не объясняя никаких причин – и чем я ей, спрашивается, обязана?
Я осеклась, но она ответила мне знакомой уже понимающей улыбкой.
Это не по-женски. Тут должен быть какой-то подвох.
- Может, назоветесь? – спросила я с некоторым вызовом, и девушка медленно кивнула, доставая из сумочки пачку сигарет.
Неторопливо чиркнула зажигалкой, затянулась.
- Меня зовут Гермиона.
Она выдохнула ментоловый дым и посмотрела на меня с любопытством, смешанным с изрядной долей опаски – будто ожидала, что я тотчас же упаду в обморок, только услышав её имя.
Ну и что в нем такого особенного?
- Э-ээ… - пауза затянулась, и я почувствовала, что необходимо что-то сказать, - красивое имя.
- Спасибо, - быстро произнесла Гермиона с таким облегчением, что это не могло не бросаться в глаза.
- Ну, так что? – спросила я, ковыряя ложечкой молочную пену, - вы обещали рассказать про Парвати. Откуда вам…
Она снова затянулась, задумчиво рассматривая мое лицо сквозь струйки сизого дыма. В кафе кроме нас сидели какие-то парни из соседнего офиса, да парочка туристов, неизвестно каким ветром занесенные в Сити в разгар рабочего дня.
- Сначала ты расскажешь мне, что ты знаешь по Парвати.
- Но это нечестно! – я даже стукнула по столу ладошкой, - вы обещали…
- Я юрист, Лаванда, - так вот какова её улыбка – с хитринкой, - я сказала ровно следующее: если хочешь услышать о ней, пойдем со мной. Я обязательно расскажу тебе о Парвати, но сначала ты расскажешь мне о своем прошлом.
- Зачем? – только и смогла вымолвить я, - и откуда…
- Давай.
Гермиона затушила сигарету в пепельнице и, улыбнувшись, пододвинула мне стакан. Кофе, дескать, остынет.
- Парвати… - начала я неожиданно севшим голосом, - Парвати, вообще говоря, не существовало. Есть такое понятие «воображаемый друг», знаете? Моя Парвати – что-то вроде того. С той разницей, что я никогда намеренно себе её не воображала, просто она… Она…
- Продолжай.
Теплые карие глаза стали неожиданно яркими, цепкими.
- Она снилась мне, - с усилием произнесла я, - лет до двадцати я просто слышала во сне её голос, бывало, в самое трудное для меня время она говорила со мной, поддерживала меня. Знаете, как подруга, которой у меня никогда не было. А в ночь, когда умерла моя мама, мне приснилось, будто Парвати разговаривает с кем-то ещё, с кем-то другим, и тут я узнала её имя.
- Много ты о ней знаешь?
- Да нет. Я смотрела по справочнику, оказалось, что так звали индийское божество. Я не могу даже примерно представить себе её облик, я никогда не видела её лицо. Только голос, говорящий о чем-то… Черт подери, я даже с трудом вспоминаю, о чем! Только голос.
- Не ругайся, - неожиданно мягко сказала Гермиона, и я, очнувшись, уставилась на неё с удивлением.
- Парвати – это моя мечта, моя детская фантазия. Поэтому я так удивлена, что вы про это знаете. Я никому не говорила, мэм. Я ума не приложу, как вы узнали.
Я уставилась на неё, забыв про кофе, но Гермиона быстро чиркнула зажигалкой и задала следующий вопрос, не дав мне опомниться:
- А какие ещё у тебя были странные фантазии? Какие-то ещё образы тебе снились?
- Нет, но…
- Лаванда, - она строго и как-то по-учительски сцепила ладони, - учти, ты должна различать сознательное и бессознательное. Не мечты - но сны, внезапные образы, иррациональные мысли, поступки. Что-то ещё было? Кроме Парвати?
- Раньше меня преследовали образы странных растений, цветов. Я даже собирала картинки, из альбомов всякие мифические растения вырезала, из книжек перерисовывала, но сама не могла найти свои цветки, те, что я представляла. Они все какие-то странные получались, несуществующие. Тетя смеялась надо мной, говорила, что все из области сказок – мечты о дивных садах, принцах, прекрасных принцессах и прочее. Понимаете?
Гермиона так же медленно кивнула.
- Сложная вообще история с твоим детством, не правда ли? – сказала она, глядя на меня без всякого выражения.
Но тут я уже не выдержала. Задохнулась просто – как?.. Откуда…
Сидела, как полная дура, наверное, в шоке, беззвучно шевеля губами.
Как – она – может – знать.
Это невозможно. Этого никто не знал, никто, ни один человек – со смерти моих родителей. Это было невыносимо – тайна в этой девушке давила на меня, подминала под себя мое скорчившееся сознание, и, казалось, вот-вот – и мозг в моей маленькой черепушке треснет напополам.
Воспользовавшись возникшей паузой, Гермиона одним глотком расправилась со своим Экспрессо и встала, взяв сумочку.
- Я на секундочку.
Я кивнула растерянно, умирая от волнения и тревоги, стучавшей у меня в висках. Осталось подождать, когда она вернется и, наконец, все мне объяснит.
Я ждала её пять минут, десять. Я сидела над своим пустым стаканом и теребила бахрому на скатерти – но Гермиона не возвращалась.
Я сидела там полчаса, а потом выяснилось, что девушка в сером костюме вышла из кафе в половине второго. И исчезла в неизвестном направлении.
* * *
Я возвращалась домой, по привычке пробираясь пустырями, где было, как ни странно, более безопасно, чем в ночном парке. В крохотные апартаменты на Фредерик-стрит по пятницам я залезала по веткам акации и водосточной трубе.
Дело в том, что ежемесячную ренту я должна была платить во вторую пятницу месяца, а сегодня как раз пришло время – и не дай бог миссис Брейли увидит меня в доме – быть скандалу.
Ибо денег нет и не предвидится до конца мая.
В холодильнике пусто. Я на ощупь прохожу между столом и кроватью, стараясь не перевернуть кадки с цветами и вазы, опасаясь включать свет – он меня выдаст, а по сценарию меня вообще не должно быть дома.
Вздохнув, я достала карманный фонарик – и, повинуясь внезапному острому, иррациональному, самому что ни на есть подсознательному желанию, полезла под кровать, вытаскивать на свет божий – ха, ха, невеселый каламбур - несколько старых картонных коробок, оставшихся ещё со времен моего сюда переезда.
Из первой же вытряхнула на пол старый потрепанный временем альбом в самодельной картонной обложке.
И почти сразу же ожил мой старенький ноутбук, в темноте сам по себе вспыхнул зеленый огонек на дисплее.
Я аж подпрыгнула от неожиданности. Моя соседка, пожилая миссис Хисс, всю жизнь утверждала, что в доме живет барабашка, вечно таскающий её очки. Честно говоря, я всегда подозревала, что не в домовых тут дело, но сейчас я впервые засомневалась.
«Здравствуй, детка»
Это всего лишь какой-то незнакомец в чате. Ничего особенного – я с облегчением вздохнула.
Впрочем, мне и самой неплохо было бы развеяться.
Забравшись с ногами на кровать, подсвечивая себе фонариком, я принялась печатать.
- И тебе привет. Как дела?
«Неплохо. Откуда ты родом?»
Обычное начало подобных виртуальных встреч. Очередной помешанный на сексе парень, который через десять минут предложит тебе встретиться в каком-нибудь «Би энд би».
- Шеренгем, но сейчас живу в Лондоне.
Вспомнив про свои первоначальные планы на вечер, я потянулась за альбомом и стала рассеянно перелистывать пожелтевшие от времени страницы в ожидании ответа от моего собеседника.
«А, как же, знаю. Небось, родительская ферма, затерянная среди зеленых долин, а? Собственный серый в яблоках пони?»
Цветы, цветы и… цветы. Мои детские фантазии. Зачарованный сад, открытый Гердой, цветы на шляпке старой мадам, таинственный сад вредины-Мэри, скачущая по веткам краснотала малиновка, сияющие мрачноватым великолепием сады Эдема, заросли чертополоха, окружавшие замок Спящей Красавицы, столь густые, что ни один принц не мог сквозь них пробраться. Все несуществующие, нарисованные сады – и ни в одном нет тех волшебных растений, что навоображала себе я.
Но все лучше нашего потрепанного временем загородного домика на ферме, где все на столетия вред пропахло соломой и навозом, где кроме нескольких чахлых розовых клуб и нет ничего.
- Как ты угадал?
«Мое призвание – быть волшебником»
- Ха-ха *смайл* но ты и вправду проницателен. Даже пони был, правда, недолго.
Страницы с тихим шорохом переворачиваются, на пальцах остаются чешуйки высохшего и раскрошившегося клея. Где-то пообтрепались уголки газетных вырезок и фотографий.
«Скучаешь, наверное, по пони? Почему недолго, кисуль?»
Вспоминать уже не так больно. Мой незнакомец, вероятно, пытается быть внимательным.
- Его отец сбил автомобилем. Ночью было темно, он въехал в изгородь.
«Сочувствую» - ответил мой собеседник, и замолчал. Надолго.
Я досмотрела альбом и закрыла с некоторым сожалением. Столько странного произошло сегодня, что от одних только воспоминаний начинает кружиться голова.
Замки… это правда было что-то подсознательное. Я не помню, с каких лет я начала их собирать. Но, что удивительно, это было не так давно. В семнадцать-восемнадцать, когда детство уже подходило к концу.
Жаль, у меня не осталось никаких вещей из моего настоящего детства, ни писем, ни рисунков, ничего такого. Только какие-то младенческие каракули, да и те почти все сгорели вместе со старым домом.
Мое детство, если подумать, так и не закончилось.
Мне уже черт знает сколько лет, а я по-прежнему ощущаю себя ребенком.
«Спокойной ночи» - неожиданно высветилось на экране, и окно закрылось само по себе. Забавно, он даже не предложил с ним переспать напоследок.
Но я слишком устала, чтобы разгребаться во всех этим странностях. Веки слипались, и меня хватило только на то, чтобы выключить ноутбук, полить цветы, кое-как почистить зубы и, почти не раздеваясь, рухнуть на кровать.
* * *
Мне редко снятся запоминающиеся, цветные сны, но что-то все крутилось в моей голове, что-то, связанное с этим страннейшим днем – и это не давало мне покоя.
Сначала я долго бродила по каким-то коридорам, перепрыгивая с лестницы на лестницу, но ступени все уходили из-под моих ног, лестницы постоянно перемещались, так, что я постоянно двигалась куда-то, но невозможно было определить – куда.
Мое призвание – быть волшебником! – сказал уверенный мужской голос в самое ухо, и я вздрогнула – но не проснулась.
Тем временем сон переменился, и я уже никуда не двигалась, стояла на месте, будто парализованная, смотрела на какие-то бегающие, скользящие мимо меня тени. Сначала ничего невозможно было понять или услышать, но потом будто кто-то включил звук, и я почувствовала, как волоски на коже стали дыбом.
Потому что со всех сторон раздавались вопли, стоны, крики – чуть ли не звериный рев. Я была на войне, и понимала, что надо немедленно, срочно бежать, но тут уже ноги оказывались меня слушаться, и я все стояла, и смотрела, и слушала, не в силах пошевелиться.
Ближе к рассвету я села на кровати в холодном поту, судорожно комкая одеяло – а в ушах все стоял собственный крик, страшный, отчаянный.
Тише, уговаривала я себя, ради бога, не истери, не надо.
Это сон.
Это всего лишь сон.
- 3 -
Я не знаю, с каких пор я начала ненавидеть праздники.
Что-то случилось в моей жизни, что-то такое… особенное случилось, буквально в последние дни – когда я стала с поразительной точностью делать выводы о своих разрозненных фантазиях, странных мечтах, подсознательных желаниях.
Я не знаю, когда я начала ненавидеть праздники, и не знаю, почему, но точно знаю, что я их ненавижу. Возможно, это связано с тем, что в последнее время у меня не было близких друзей, с которыми можно было бы отпраздновать очередной день рожденья.
Родителей моих нет в живых, и потому каждый год тринадцатого октября, если у меня нет на данный момент пассии, я сижу в своей пустой комнатке с заранее припасенной бутылкой шампанского. Я ненавижу свой день рождения.
Может быть, эта праздникофобия так же связана с тем, что я почти не получала подарков. Последний подарок из запомнившихся – тот самый пони от родителей на мое семилетие, кажется. Вот с этих самых пор я, верно, и начала ненавидеть праздники.
…Это же был совершенно обыкновенный день, такой, как и все предыдущие. Но почему-то я чувствовала себя немного на взводе, возможно, потому, что какая-то корпоративная вечеринка выбралась на свежий воздух из очередного офиса, гремя бутылками и аплодисментами в адрес какой-то необыкновенно удачливой дамы.
Я просто стояла у витрины, поглядывая на шумную компанию, стояла и обрезала садовыми ножницами стебельки первых в этом году черных ирисов.
Не то, чтобы это веселье меня смущало или раздражало. Оно странным образом завораживало.
Люди шумели, веселились как-то расслабленно, не по-деловому – с воздушными шарами и чем-то вроде хлопушек из детского набора для вечеринок. Я пригляделась к празднующим – хм, некоторые товарищи очень даже меня заинтересовали.
Был там, например, один мальчик – красавец, глаза синие-синие, да при черных волосах. Очень интересный мальчик, в костюме, и взгляд у него был такой серьезный, сосредоточенный – ужасно мило, я так люблю серьезных мальчиков, словами не передать. А этот… Какой-то такой трогательный, когда не хмурится, такой… сладкий мальчик.
У меня был как-то один, все хотел сделаться рок-музыкантом. Так вот, вся его работа состояла в том, чтобы каждый день надираться до полусмерти со своим басистом, приставать к «крошке Лав» и непременно жаловаться на то, что его никто не ценит и не понимает.
Вот с этих-то пор я и начала ценить хороших парней, серьезных, ответственных… Я снова взглянула на Сладкого Мальчика за окном. Он скользнул по мне взглядом, и я, не удержавшись, хихикнула – ей-богу, вот дурочка.
Он с четверть часа ошивался с празднующими у входа в магазин, а меня просто разрывало от взаимоисключающих желаний.
С одной стороны, мне было немножечко стыдно за сегодняшнюю меня в глупой майке с эмблемой детского танцевального клуба «Грация», не хотелось бы предстать под его огненные очи в таком виде… А с другой стороны – ну пусть он войдет, ну, пожалуйста, пусть он войдет.
Я высунулась из приоткрытого окна, и тут же – вот уж точно дурное совпадение – узрела знакомую стройную фигурку, копну блестящих кудрявых волос, высоченные каблуки – она стремительно и очень по-деловому пересекала улицу.
Я чуть в обморок не бухнулась – опять!
Дальнейшие события развивались с какой-то запредельной скоростью – и хотя я принимала в них самое что ни на есть первейшее участие, все мне казалось, что это мной кто-то руководит, а я могу лишь подчиняться; осознать же все, что происходит, для моей крохотной черепушки казалось уже непосильной задачей.
Сладкий Мальчик усмехнулся себе под нос, поймав мой взгляд, и зашел в магазин. Я, естественно, как полная идиотка, вылетела к нему чуть ли не с распростертыми объятиями.
- Для кого букетик выбираем, молодой человек?
А тот, хохотнув, хлопнул себя по колену и в следующее мгновение сделал что-то, что совершенно не укладывалось у меня в голове. Он извернулся каким-то нечеловеческим образом, запрокинул руку себе за голову, и в мгновение ока дернул резинку белой праздничной маски – что-то вроде клоуна или, как его, Джокера. Просто ухмыляющаяся рожа на белом, узенькие щелки для глаз.
- Привет, красотка, - прогнусавил он каким-то ужасно нелепым мультяшным голосом, вмиг теряя все свое очарование серьезного человека, а потом…
Потом я и сама не сообразила, что делаю. Меня словно окатило ледяной волной – страшный холод сковал все мышцы, я стояла совсем как в том сне, совершенно парализованная, не в силах пошевелиться.
Как во сне я смотрела и смотрела в это лицо, скрытое маской, в эти жуткие прорези для глаз, пока молодой человек не начал как-то странно кривиться, горбиться, будто задыхаясь.
- Эй, эй, полегче, детка, - испуганно забормотал он, каким-то совершенно неестественным образом пятясь назад, и тут я опустила взгляд, и тихо вскрикнула: это была не моя рука.
Это была не я; не я прижимала острые садовые ножницы к его животу, не я сжимала холодные оловянные ручки, это, ей-богу, не моя рука, это не я, не я, не я.
- Ступефай! Петрификус Тоталус!
Гермиона метнулась через весь магазин к Сладкому Мальчику, который упал, как подкошенный, перевернув при этом кадку с моими любимыми чайными розами, три фунта за штуку, и почему-то именно эта обида за розы перекрыла все остальные мысли в моей голове.
Совершенно растерянно я наблюдала за тем, как Гермиона ощупывает застывшего на полу парня, вроде как проверяет пульс, а я стою, дура, ни жива ни мертва. Потом она с облегчением выпрямилась, отошла немного – и тут я вздрогнула, увидев, что посетитель совсем не в отключке – при полной недвижимости его глаза были широко открыты, зрачки расширены, взгляд мечется с лица Гермионы на мое перекошенное лицо.
- Обливиате.
Гермиона произнесла слово на чужом языке, по какой-то непонятной причине показавшееся мне смутно знакомым, она наставила на него что-то, похожее на короткую учительскую указку.
Парень дернулся и затих, а потом указкой Гермиона поводила по его груди, шепча что-то, и он уже не был парализован, его грудь вздымалась и опускалась резко, глаза закрылись.
- Упал в обморок в цветочной лавке, - сказала Гермиона ему на ухо, как будто он мог что-то понимать.
Я хотела возмутиться, что у нас – самый настоящий магазин, а никакая не лавка, но даже при всей своей глупости я понимала, что сейчас не время. Здесь происходило что-то страшное, непонятное и явно противозаконное, что-то, в чем была основательно замешана я.
- Все, - сказала Гермиона, тяжело дыша, словно после долгой пробежки, - собирайся, ты больше здесь не работаешь.
- Что…
Она посмотрела на меня, а глаза у неё были какие-то недобрые, прищуренные, почти черные, хотя видела их и золотисто-карими.
- Не время для вопросов, нам нужно быстро уходить, я не знаю, когда эти олухи, - она кивнула в сторону празднующих, - очнутся.
Когда нужно, я умею соображать довольно резво. Здраво рассудив, что мои отношения с этим магазином закончены, проснулась моя сорочья натура и тут же потребовала своё:
- Я только орхидеи возьму.
Кажется, мне удалось ошарашить Гермиону. Она только молча разводила руками, не в силах протестовать, пока я деловито упаковывала в целлофан драгоценные цветки.
- Лаванда, ты хоть понимаешь, что… - начала она, но я уже уложила горшки в сумку и закинула её на плечо.
- Это самое дорогое, что здесь есть, не могу же я не воспользоваться моментом. Я бы всю жизнь копила на эти цветы, - я изобразила самую милую свою улыбку, которая могла обезоружить всякого, и на непробиваемой Гермионе это тоже сработало.
Она фыркнула и тут же схватила меня за локоть.
- Нам нельзя сейчас аппарировать, - пробормотала она и встряхнула меня за плечо, - где здесь пожарная лестница?
* * *
Через несколько минут мы уже оказались на пожарной площадке.
Как страшно, оказывается, стоять вот так вот, на узеньком выступе между небом и землей! Я, разумеется, тут же была наказана за свою жадность: тяжеленная сумка мешала балансировать на крошечных ступеньках, тянула вниз, и пару раз Гермионе пришлось чуть ли не волоком тащить меня за шиворот, потому что я цепенела от ужаса и отказывалась подниматься выше.
Подниматься.
Я-то думала, мы бежим из магазина куда подальше, но оказалось, что Гермиона тащит меня на крышу, и вот уже через несколько минут она, тяжело дыша, тянула меня за руку – через карниз.
Мы сидели, опустошенные последним рывком, не в силах и рот открыть. Но спустя несколько минут, когда я начала хоть что-то соображать, Гермиона взглянула на меня со слабой улыбкой.
- Слушайте, - начала я сердито, - я окончательно прекращаю понимать, что здесь происходит. Все люди будто сошли с ума. Вчера вы бросили меня в кафе, чуть ли не пересказав мне мою биографию, сегодня этот мальчик в магазине…
- Этот твой Сладкий Мальчик, - сказала Гермиона со знакомой мне интонацией: «ну ты вообще соображаешь?..», - не сделал ровным счетом ничего, за что его можно было бы убивать садовыми ножницами. Ты так со всеми, кто тебе понравился?
- Что? – спросила я очень глупо.
По крайней мере, после вот этой вот ерунды из области научной фантастики, я имею право на глупые вопросы, не так ли?
Гермиона уже не злилась. Она тяжело вздохнула, собираясь с мыслями, и посмотрела на меня как-то жалостливо – вот так, помнится, на меня моя математичка в начальной школе смотрела, после трех моих провальных попыток сдать четвертную контрольную.
Такие взгляды, как правило, не обещают ничего хорошего. Такие взгляды обычно означают, что мне придется как-то запихнуть в свою несчастную голову Огромное Новое Знание, и моя собеседница уже предвидит, как тяжело это мне дастся.
- Ладно, - проворчала я, - я знаю, что не блещу интеллектом, но можно хоть попытаться объяснить мне происходящее?
- Тут дело не в том, что это трудно понять, - Гермиона как-то невесело хмыкнула, - дело в том, чтобы поверить.
- Ну, пожалуйста, - сказала я, - а то этот двухдневный марафон таинственных загадок уже выводит меня из себя. Ещё немножко – и я сойду с ума, честное слово.
Гермиона вытащила из внутреннего кармана пиджака изрядно помятую сигарету и закурила, задумчиво выпуская струйки дыма в безоблачно-голубое небо.
Когда она вновь посмотрела на меня, её глаза были серьезными и немного встревоженными.
- То, что происходило за последние двое суток, вызвано вторжением магии в твою привычную жизнь, Лаванда. То, что ты видела внизу, и вчера, и ночью. Есть другой мир, вне нас, существуют люди обычные, магглы, как мы их называем, и люди-волшебники…
- 4 -
От хохота у меня сводило скулы.
- Представляю себе этого министра… Я бы, наверное, убежала с воплями, если кто-нибудь заговорил бы со мной с портрета…
- На то он и министр. Министры умеют держать себя в руках, - отсмеявшись, Гермиона выкинула вниз очередную сигарету.
- Я рассказала тебе почти все о нашем мире, - с некоторым удивлением произнесла она, - всего за четыре сигареты.
Я хихикнула:
- Вы все в сигаретах измеряете, да?
Но вместо того, чтобы ответить, Гермиона взглянула на меня как-то странно:
- И что же, у тебя не возникает вопросов по поводу моего рассказа? Я рассказала тебе про школы, банки, министерство, про Косой переулок, обо всех ветвях нашей власти, о структуре нашего образования – ну неужели тебе все ясно? Или ты молчишь и думаешь, что я подшучиваю над тобой?
Я улыбнулась немного робко, но Гермиона так строго смотрела на меня, что я понимала: надо что-нибудь ответить.
- Знаете, может, и есть такие, которые прямо так, сходу, будут вникать во все сложности вашей жизни, но я… Я ведь не такая умная, но я же понимаю, - говорить честно было нелегко, но надо, - конечно, в меня вот так не вдолбишь, как у вас там власть устроена, но в общих чертах…
- Ты веришь?
Гермиона вмиг посерьезнела. И глядит так – ну точно учительница.
- Верю, - ответила я просто.
И даже несколько удивленно – впервые поймала себя на мысли: ну разве я хоть раз усомнилась в том, что она говорит? А рассказывала она долго. Часа полтора где-то, и жара уже спала, и солнце ушло к горизонту, скрылось за башней бизнес-центра.
Я ожидала, что Гермиона будет переспрашивать, сомневаться, но в следующий момент она сделала что-то такое, чего не делала никогда до этого – она усмехнулась, но усмешка это не была саркастичной или язвительной, это был такой… Смешок даже, а не усмешка. Понимающий такой смешок. По-доброму.
- Знаешь, - она взглянула на меня своими светло-карими глазами, взглянула весело, как девчонка, - хорошо, что ты такая…
- Глупая? – с готовностью предположила я.
- Да нет… - она задумчиво крутила в руках пачку сигарет, - просто другой человек, более опытный и въедливый, не за что бы не поверил. А ты, верно, сказочница в душе – вот и ждешь сказок.
Я вспомнила свои альбомы с несуществующими цветами, и все внезапно встало на свои места. Я действительно жила всю жизнь с ощущением чуда. С какой-то детской уверенностью в том, что сказка должна случиться. Какой бы она ни была – вспомнился вчерашний сон – доброй или злой, веселой или страшной.
Но я знала всегда, что существует что-то вне нас, что-то неподвластное нашему разуму. Впрочем, как показывает жизнь, моему-то разуму она как раз подвластна – и только потому, что разум этот не особенно велик.
- И все же вы что-то недоговариваете.
- Верно, - помолчав, она вдруг поднялась, набросив на плечо пиджак, - это только первая часть рассказа.
Гермиона подошла к самому карнизу и с опаской глянула вниз.
- Все хорошо.
- Что – хорошо? – не поняла я.
- Они его благополучно забрали. Собственно, поэтому мы и сидели здесь – необходимо было проследить, чем это кончится.
- Я совершенно не понимаю, что со мной случилось…
Гермиона вздохнула с явным раздражением, и я поняла, как сильно она за сегодняшний день устала.
- Все это имеет отношение к тебе, Лаванда, иначе я не стала бы тут распинаться. Но, поверь мне, ты просто лопнешь, если попытаешься впихнуть это в себя за один присест.
Она ещё могла быть и такой – я мысленно добавила ещё один образ в коллекцию моих Гермион – утомленная всеобщей тупостью, слегка надменная. Какая она есть.
- Скажи мне только, - я лукаво улыбнулась, - ты ведь, небось, была в этой самой школе круглой отличницей, да?
Она перестала вздыхать и хмуриться, посмотрела на меня с каким-то особенным уважением.
- Верно. Молодец.
Мне было приятно, конечно, но чтобы показать, что я не только молодец, но и скромница, я отмахнулась ручкой:
- Просто знакомый тип. У меня была в далеком детстве такая же подружка-зазнайка, я все про них знаю.
И тут же прикусила губу, дуреха – про «зазнайку»-то. Но Гермиона не обиделась. Только улыбнулась и посмотрела на меня как-то оценивающе, задумчиво.
- А я вот всю жизнь дружила с мальчишками, - призналась она, - ты, верно, лучше меня в женских штучках разбираешься.
Мы ещё посидели немного, она покурила, а потом поднялась и сказала, что мы должны ехать ко мне домой, поскольку аппарировать – это, по-ихнему, исчезать, значит, - ей нельзя.
Когда мы спускались по шаткой пожарной лестнице, я пыталась отвлечь себя мыслями об этом, чтобы не пугаться, и думала о том, что Гермиона не права, и я все равно неправильно представляю себе людей.
В случае со Сладким Мальчиком – господи, это надо же было так сглупить. А, глядя на всю эту Гермионину женственность: эти каблуки и шляпы, эти изящные руки, эта её ухоженность, - я с трудом могла поверить, что она – в меньшей степени женщина, чем я.
Может, я и хорошо разбираюсь во всех этих женских типах, но я не более чем великовозрастный ребенок в вечных кроссовках и джинсах со стразами, девочка, рисующая цветы и принцесс, обожающая все, что блестит и переливается.
* * *
Когда мы, наконец, притащились домой, сменив три автобуса, руки у меня буквально отваливались от тяжести сумки.
Гермиона всю дорогу только хмыкала себе под нос, невзирая на мое нытье, отвечая взглядами «я-же-тебе-говорила»: сдались тебе эти орхидеи, сама их и тащи.
Это было ужасно жестоко с её стороны, она ведь думала, небось, что я это из чистой жадности. Но ведь это не так! У меня все серьезно – знала бы она, как я третий месяц на эти цветы заглядываюсь, знала бы она, как я их холила и лелеяла… А, впрочем, ей не объяснить, как это обидно – упустить такое богатство. И я упорно тащила сумку дальше.
Я открыла дверь, пропуская вперед гостью и, махнув рукой на надоедливую миссис Брейли, включила свет.
- Ой.
Гермиона с каким-то смутным восхищением, смешанным с немалой долей недоумения, осматривала мой садик.
- Да у тебя здесь целый лес.
- Да, - подхватила я, ужасно гордая, - все своими руками, представляешь?
- С трудом, - Гермиона улыбнулась и осторожно прикоснулась к листу бегонии, - никогда сама не была садоводом.
- Ты осторожнее, - я выглянула из кухонного отсека, - им больно, когда ты трогаешь листья. У человека по сравнению с растениями очень высокая температура. Каждое твое прикосновение для них – ожог.
Лицо Гермионы из расслабленно-мечтательного вновь приняло знакомое мне упрямое выражение я-все-знаю-лучше.
- Ничего они не чувствуют, - сказала она уверенно, - ты, конечно, не читала Бергинса, но…
Я демонстративно закатила глаза – просто меня ужасно раздражает, когда люди говорят с такими вот снисходительными интонациями в голосе. И вдвойне обидно, когда меня учат обращаться с растениями. Вот только этого не надо.
- Все они чувствуют. Ты сама говоришь, что никогда не была садоводом, вот и не понимаешь этого. Все твои знания почерпнуты из каких-то книг, а чтобы вырастить хоть один цветок, знаний маловато, надо с ними, как с детьми, говорить и слушать.
- «Каких-то книг», - фыркнула Гермиона, - м-да, свет в холодильнике.
В этот момент я как раз копалась в морозилке, чтобы выудить хоть что-то к ужину, но в этой фразе было что-то двусмысленное и явно обидное.
- Что?
- Анекдот про двух блондинок, когда одна спрашивает другую: «А куда девается свет, когда его выключаешь в кухне?» - а другая говорит…
Видимо, мое лицо стало таким насупленным, что Гермиона, не выдержав, рассмеялась.
- Да ладно тебе, не обижайся.
Ну как же, не обижайся… Очень приятно, когда ты – блондинка. Между прочим, это не значило, что я совсем не читаю книги. Может, и читаю. Может, у меня масса других достоинств есть.
- Вот, - я вытащила упаковку каких-то замороженных овощей и уже была готова сунуть её в микроволновую печь, как Гермиона поднялась и достала ука… палочку.
- Дай мне.
Из конца волшебной палочки вылетел сноп красных и зеленых искр, пакет подпрыгнул, раскрылся – и я только успела подставить тарелку, на которую приземлилось горячее, дымящееся овощное рагу.
Гермиона смущенно улыбнулась и как-то очень быстро убрала палочку – видно было, что она чувствует себя виноватой. И за один этот её вид я ей все простила: и поучения про цветы, и то, что она отказалась помочь мне с сумкой, и глупый анекдот про блондинок.
Мы уселись за стол, я даже, расщедрившись, достала из ящика парочку свечей.
- Приятного аппетита, - буркнула я и с увлечением принялась за еду.
Только спустя несколько минут я подняла голову и заметила, что Гермиона и не думала ужинать, она просто сидит, подперев рукой подбородок, и наблюдает за мной с интересом ученого, исследующего повадки какого-то диковинного зверя.
- Что? – спросила я с набитым ртом, искренне недоумевая.
- Все-таки ты удивительный человек, Лаванда, - вздохнула она, - я щегольнула перед тобой способностями экстрасенса, рассказав тебе про твою неизвестную жизнь, на тебя нашло затмение, ты рисковала жизнью, лазая по крышам и пожарным лестницам, тебе пришлось уйти с работы, и ты открыла для себя существование новой вселенной – и ты можешь вот так вот преспокойно ужинать, смиренно не задавая никаких вопросов?
Я молча дожевала кусок морковки, поправила прическу, глядя на отражение в суповой ложке, повесила на стул салфетку, а потом посмотрела на Гермиону и развела руками.
- Ну, ты же сказала мне, что все расскажешь со временем. Вот я и не лезу.
- Одно из двух, - сказала Гермиона скорее самой себе, чем мне, - либо ты ангельски терпеливый, спокойный и доверчивый человек, либо тебе просто все равно, а волнуют тебя только эти твои орхидеи.
- Возможно, что-то среднее, - честно ответила я, и Гермиона, не выдержав, прыснула в кулак – первый раз я видела её смеющейся.
- Вот скажи, - она поковыряла вилкой в тарелке с рагу, - как ты думаешь, сколько мне лет?
- Внешне или вообще? – уточнила я.
Она как-то странно на меня посмотрела, будто я ляпнула очередную глупость.
- Общее впечатление.
Гермиона, очевидно, расслабилась и принялась за свой ужин, махнув рукой на все загадки моей души. Я смотрела на неё и размышляла над поставленным вопросом. Когда я видела её такой – раскрасневшейся, смеющейся, с аппетитом поедающей ужин, в ней было что-то от веселой босоногой девчонки, которая вообще-то свой в доску парень и дружит только с мальчиками.
А иногда в ней мелькала совсем уже взрослая мудрость, зрелость, видение мира абсолютно взрослого, состоявшегося человека. Наверное, поэтому в первые наши встречи я величала её «мэм», даже не задумываясь о возрасте.
- Двадцать семь - двадцать восемь, - определила я и тут же смутилась, - а вообще вы бываете разная.
- Ты меня ещё мадам назови, - хмыкнула Гермиона и подняла на меня взгляд; ясные, светло-карие глаза с золотистой искоркой где-то внутри, - веришь или нет, но мы с тобой ровесницы. Как минимум пять лет прибавила.
- О-оо.
Я замолчала, уставившись в свою тарелку. А я-то думала…
На самом деле, в этом открытии не было ничего для меня лестного. Ни одного хорошего момента – Гермиона, такого же возраста, как я, умеет красиво собирать волосы, носить высокие каблуки и укладывать, пусть даже с этой волшебной штукой, здоровенных парней на обе лопатки. И в кошельке у неё не бывает пусто, пусть даже она не любит гремящую мелочь.
А я, застрявшая где-то в далеком детстве…
От этих мыслей мне стало как-то совсем грустно, и я поднялась, собирая тарелки. Гермиона вытащила новенькую пачку сигарет, намереваясь закурить - хорошо, что я уследила.
- Нет, только не здесь. Цветы в комнате.
Тут уже она закатила глаза – ах, цветы – и снова взмахнула палочкой, сотворив какое-то ужасно смешное заклинание, от которого у неё голова вместе с сигаретой оказалась погруженной в большой колыхающийся пузырь.
Тут уж я забыла про все свои печали, и засмеялась, а она стала строить мне рожи, и стенки воздушного пузыря отражали, как кривое зеркало, и это было слов нет как забавно.
А потом она устала кривляться и просто махнула на меня рукой.
- Вот тебе и вся магия, ребенок. Тебе не интересно, как устроена наша система образования, но тебя так занимает простенькое заклинание Головного Пузыря…
А я ничего не ответила. Отправилась стелить кровать.
АВТОР: Цыца
БЕТА: Snaperella
ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: Гермиона, Лаванда Браун
РЕЙТИНГ: PG-13
КАТЕГОРИЯ: slash
ЖАНР: drama, angst
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: две девушки встречаются в магглском Лондоне. Одна из них не знает ничего, а другая знает слишком много.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: наброски для фика создавались довольно давно, ещё до выхода шестой книги. А сейчас в честь челленджа я решила дописать эту историю, не изменяя характер Лаванды, и потому она получилась ООС, и вообще мэрисьюха чистой воды
ПРИМЕЧАНИЕ: фик написан на Springtime Femmeslash Challenge для Ammoral
ОТКАЗ: все принадлежит Роулинг за исключением одной сцены, вдохновленной Роботэмом.
читать.часть 1Моя сладкая Л.
И, выпив свой кофе, ты куда-то уйдешь,
Махнув мне на прощанье рукой
А я отмою с паркета кровь
И обрету свой душевный покой.
Майк Науменко «К прекрасной N.»
- 1 -
Она вылетела из цветочного магазина, не успев подхватить слетевшую шляпу, не обращая внимания на стрелку на колготках, вылетела, прислонилась к стене так, будто её ноги не держали – и тут же закурила.
Вдыхала дым жадно, именно глотала дым, а не затягивалась им – и пальцы её немного подрагивали. Я смотрела и смотрела на её руки – изящные маленькие ладошки, маленькие белые пальчики, не то, что длиннющие костлявые грабли, как у меня.
Вот тут-то я и решилась поднять её шляпу – ох, чудесная! – цветочки и листики, все, что я люблю. Мне и имя такое дали, все из-за цветов, ага.
Я заприметила эту шляпку, ещё когда девушка зашла в магазин. Мне ж только покажи что-нибудь цветочное, яркое, с листиками да лепестками – не отстану, буду пялиться, как завороженная.
Работа у меня скромная, платят сущие гроши, зато удовольствия – море! А когда никто не покупает цветы, и становится ясно, что за ночь они завянут, нам даже разрешают забирать букеты себе…
Впрочем, неважно – я поднимаю эту её шляпку и подхожу к ней, а она будто и не видит.
Или не хочет видеть?
- Девушка, - говорю, - вы обронили.
Мне пришлось несколько минут подождать, пока она соизволила обратить на меня внимание. А, впрочем, кто ж её знает, может, она и не такая стервоза, какой кажется… Я же с людьми работаю, многое успела повидать. Люди разные бывают, все со своими проблемами, а у иных проблем столько, что и не замечают ничего вокруг.
Вот, может, и эта из таких. Мадемуазель.
- Ага, - говорит, а сама и не смотрит на меня, - спасибо. В общем… Сейчас.
И тут же принимается рыться в своей сумочке. Она, что?
- Держи, - улыбается как-то нервно, уголком рта, - вот тебе на помаду.
- А, - говорю я, и уже свою загребущую лапищу протягиваю, чтобы схватить двухфунтовую монетку, но потом что-то щелкает у меня в голове, - да нет, не надо. Не за что.
Смотрит на меня как-то заинтересованно, впервые, кажется, по-настоящему на меня взглянула.
А в ней что-то есть. То есть – издалека да в профиль – ничего особенного, а теперь глядит на меня своими большущими карими глазами, глядит так, что что-то есть, да… В смысле – пробирает. Здорово. И завидно. Мне бы такие глазищи.
- Как хочешь, - она пожимает плечами и сует деньги в карман – немножечко обидно, вот бы поуговаривала, - как тебя зовут?
- Лаванда.
И улыбаюсь, вот дуреха. Ну чистый детский сад, старшая группа. Смотрит ещё более пристально, медленно тушит сигарету.
- Лаванда, значит, - ужасно медленно, как будто повторяет какую-то очевидную глупость.
- Ага.
Жаль, денег не взяла. Мне новая помада точно бы не помешала. А у девушки в глазах что-то вспыхнуло и тут же погасло. Или мне показалось.
Девушка стоит и не замечает, как ползет её чулок там, под коленкой. И как она только поедет в метро?
- Хорошо, - она улыбается очень уверенной, какой-то отработанной, профессиональной улыбкой, - значит, Лаванда. Очень хорошо.
А потом говорит, что ей пора. Хватает сумочку, забирает у меня шляпу – честно говоря, прощаться с этой роскошной шляпой немного жаль – и совершенно автоматически закуривает новую сигарету.
- Пока, Лаванда.
- До свидания.
Стою и улыбаюсь, гляжу, как она исчезает за углом. Потом, повинуясь какому-то мгновенному и дурацкому – всё, что я делаю, неизменно выходит по-дурацки – желанию, подхожу к этому самому углу и выглядываю в переулок.
Девушки нет.
И свернуть там некуда, и никуда уйти она не могла. Это уж точно.
Ох, вот же чудеса. Чудеса да и только. Куда она подевалась?
Ухожу пить чай. Девушка девушкой, а обеденный перерыв не резиновый.
* * *
На следующий день я узнала её, хотя волосы были убраны и она была в солнцезащитных очках. Лето ещё не началось, но было довольно жарко, а бедняжке, вероятно, по работе приходилось каждый день носить душные костюмы и рубашки, застегнутые на все пуговицы.
Я улыбнулась ей сразу и вскочила, чтобы помочь с покупкой, и она, вздохнув обреченно, сняла очки.
- Я думала, моя конспирация сработает, - рассмеялась она, - но ты уж больно глазастая, Лаванда.
Может, и не стоило подавать виду.
- А зачем вы скрывались?
Она помолчала несколько минут, словно раздумывая, стоит ли мне доверять, а потом непринужденно улыбнулась:
- Чтобы ты не подумала, что я какой-то цветочный маньяк.
Эти слова настолько не вязались с её образом серьезной, деловой женщины, что мне самой стало смешно. Я тихо фыркнула в кулак.
- Ага, - сказала я, - что вы хотели бы купить?
Она неторопливо прошлась вдоль витрины, посасывая дужку дорогих очков.
- Ммммм…. Как насчет вон тех синих?
- Вот этих, полевых?
- Да. Веток пять, не больше.
Она улыбнулась, глядя на меня исподлобья, и мне вдруг стало понятно, что она совсем не из-за цветов сюда явилась.
Нахмурившись, я молча упаковала цветы и перевязала букетик синей ленточкой.
- С вас четыре фунта тридцать пенсов.
Она протянула мне крупную банкноту, демонстративно захлопнула кошелек.
- Это ещё зачем? – я удивилась.
- Не люблю, когда в кошельке гремит мелочь.
Хотя она сказала это со своей удивительно естественной улыбкой, это прозвучало так напряженно, так неестественно, что я, та ещё сорока, запротестовала:
- Не нужны мне ваши деньги. Забирайте.
- Лаванда…
- Нет, правда. Берите и уходите уже.
Что-то было в этом нехорошее, что-то, что заставило меня насторожиться. Она, конечно, не была похожа на всех этих дам, что завлекают молодых девушек ко всяким там насильникам и извращенцам, но мало ли что можно от незнакомцев ожидать.
Девушка простояла несколько минут, глядя на меня своими бездонными карими глазами, а потом обреченно вздохнула.
- Ладно, - сказала она, наконец, - если ты не принимаешь этого, тогда позволь мне просто угостить тебя кофе.
Прежде, чем я успела вставить хоть слово, она добавила:
- Я не собираюсь ничего плохого с тобой делать. Просто… Просто мне кажется, что я тебя знаю. Ты напоминаешь мне одного человека из моего прошлого.
- Мы с вами никогда не встречались.
- Да, но, возможно, я знакома с твоей… Твоей…
В эту минуту у неё был вид человека, говорящего откровенную ложь, и я отвернулась. Я хорошо думала о ней, и мне было неприятно смотреть на это.
Я слышала, как она цокнула языком с раздражением – на себя, вероятно. Я же, повернувшись к ней спиной, молча принялась обрезать стебельки у гладиолусов, всем своим видом показывая, что нам не о чем больше беседовать.
- Парвати.
Она сказала мне это в спину, и я замерла, как ужаленная.
- Что?
- Тебе знакомо имя Парвати?
Ножницы со стуком упали на пол. В глазах девушки мелькнуло что-то похожее на торжество.
Я медленно, ужасно медленно обернулась.
- Скажите, что вы знаете про Парвати.
- Я просто знаю её, - ответила она, - Парвати. Если хочешь поговорить со мной, позволь мне купить тебе кофе.
Я с минуту стояла, разрываемая отчаянными сомнениями. От всей этой истории с моей новой знакомой веяло какой-то страшной, непостижимой тайной. А тайны я не люблю – в моей жизни и так столько всего таинственного напроисходило, что разобраться со всем этим мне не под силу.
Но в то же время я была уверена, что эта самая девушка со своими загадочными, обманчиво-теплыми глазами, эта самая девушка в строгом деловом костюме, возможно, знает ключ ко всем моим загадкам.
- Ладно, - наконец, сдалась я, - только не дальше, чем на два квартала. Я закрою магазин.
- Очень хорошо.
Девушка развернулась, и я, будто притянутая за невидимые ниточки, двинулась за ней.
- 2 -
- Мокко с орехами для тебя.
Девушка поставила передо мной нечто в высоком стакане на ножке, с шапкой молочной пены, нечто посыпанное сладкой крошкой и увенчанное шоколадной стружкой – и я сразу почувствовала себя неловко со всем этим великолепием, потому что себе она взяла обыкновенный Экспрессо на один глоток – «двойной по крепости, обычный по объему».
- Спа…
Я заставила себя заткнуться. Не время ещё благодарить. В конце концов, моя незнакомка затащила меня сюда, оторвав от работы, не объясняя никаких причин – и чем я ей, спрашивается, обязана?
Я осеклась, но она ответила мне знакомой уже понимающей улыбкой.
Это не по-женски. Тут должен быть какой-то подвох.
- Может, назоветесь? – спросила я с некоторым вызовом, и девушка медленно кивнула, доставая из сумочки пачку сигарет.
Неторопливо чиркнула зажигалкой, затянулась.
- Меня зовут Гермиона.
Она выдохнула ментоловый дым и посмотрела на меня с любопытством, смешанным с изрядной долей опаски – будто ожидала, что я тотчас же упаду в обморок, только услышав её имя.
Ну и что в нем такого особенного?
- Э-ээ… - пауза затянулась, и я почувствовала, что необходимо что-то сказать, - красивое имя.
- Спасибо, - быстро произнесла Гермиона с таким облегчением, что это не могло не бросаться в глаза.
- Ну, так что? – спросила я, ковыряя ложечкой молочную пену, - вы обещали рассказать про Парвати. Откуда вам…
Она снова затянулась, задумчиво рассматривая мое лицо сквозь струйки сизого дыма. В кафе кроме нас сидели какие-то парни из соседнего офиса, да парочка туристов, неизвестно каким ветром занесенные в Сити в разгар рабочего дня.
- Сначала ты расскажешь мне, что ты знаешь по Парвати.
- Но это нечестно! – я даже стукнула по столу ладошкой, - вы обещали…
- Я юрист, Лаванда, - так вот какова её улыбка – с хитринкой, - я сказала ровно следующее: если хочешь услышать о ней, пойдем со мной. Я обязательно расскажу тебе о Парвати, но сначала ты расскажешь мне о своем прошлом.
- Зачем? – только и смогла вымолвить я, - и откуда…
- Давай.
Гермиона затушила сигарету в пепельнице и, улыбнувшись, пододвинула мне стакан. Кофе, дескать, остынет.
- Парвати… - начала я неожиданно севшим голосом, - Парвати, вообще говоря, не существовало. Есть такое понятие «воображаемый друг», знаете? Моя Парвати – что-то вроде того. С той разницей, что я никогда намеренно себе её не воображала, просто она… Она…
- Продолжай.
Теплые карие глаза стали неожиданно яркими, цепкими.
- Она снилась мне, - с усилием произнесла я, - лет до двадцати я просто слышала во сне её голос, бывало, в самое трудное для меня время она говорила со мной, поддерживала меня. Знаете, как подруга, которой у меня никогда не было. А в ночь, когда умерла моя мама, мне приснилось, будто Парвати разговаривает с кем-то ещё, с кем-то другим, и тут я узнала её имя.
- Много ты о ней знаешь?
- Да нет. Я смотрела по справочнику, оказалось, что так звали индийское божество. Я не могу даже примерно представить себе её облик, я никогда не видела её лицо. Только голос, говорящий о чем-то… Черт подери, я даже с трудом вспоминаю, о чем! Только голос.
- Не ругайся, - неожиданно мягко сказала Гермиона, и я, очнувшись, уставилась на неё с удивлением.
- Парвати – это моя мечта, моя детская фантазия. Поэтому я так удивлена, что вы про это знаете. Я никому не говорила, мэм. Я ума не приложу, как вы узнали.
Я уставилась на неё, забыв про кофе, но Гермиона быстро чиркнула зажигалкой и задала следующий вопрос, не дав мне опомниться:
- А какие ещё у тебя были странные фантазии? Какие-то ещё образы тебе снились?
- Нет, но…
- Лаванда, - она строго и как-то по-учительски сцепила ладони, - учти, ты должна различать сознательное и бессознательное. Не мечты - но сны, внезапные образы, иррациональные мысли, поступки. Что-то ещё было? Кроме Парвати?
- Раньше меня преследовали образы странных растений, цветов. Я даже собирала картинки, из альбомов всякие мифические растения вырезала, из книжек перерисовывала, но сама не могла найти свои цветки, те, что я представляла. Они все какие-то странные получались, несуществующие. Тетя смеялась надо мной, говорила, что все из области сказок – мечты о дивных садах, принцах, прекрасных принцессах и прочее. Понимаете?
Гермиона так же медленно кивнула.
- Сложная вообще история с твоим детством, не правда ли? – сказала она, глядя на меня без всякого выражения.
Но тут я уже не выдержала. Задохнулась просто – как?.. Откуда…
Сидела, как полная дура, наверное, в шоке, беззвучно шевеля губами.
Как – она – может – знать.
Это невозможно. Этого никто не знал, никто, ни один человек – со смерти моих родителей. Это было невыносимо – тайна в этой девушке давила на меня, подминала под себя мое скорчившееся сознание, и, казалось, вот-вот – и мозг в моей маленькой черепушке треснет напополам.
Воспользовавшись возникшей паузой, Гермиона одним глотком расправилась со своим Экспрессо и встала, взяв сумочку.
- Я на секундочку.
Я кивнула растерянно, умирая от волнения и тревоги, стучавшей у меня в висках. Осталось подождать, когда она вернется и, наконец, все мне объяснит.
Я ждала её пять минут, десять. Я сидела над своим пустым стаканом и теребила бахрому на скатерти – но Гермиона не возвращалась.
Я сидела там полчаса, а потом выяснилось, что девушка в сером костюме вышла из кафе в половине второго. И исчезла в неизвестном направлении.
* * *
Я возвращалась домой, по привычке пробираясь пустырями, где было, как ни странно, более безопасно, чем в ночном парке. В крохотные апартаменты на Фредерик-стрит по пятницам я залезала по веткам акации и водосточной трубе.
Дело в том, что ежемесячную ренту я должна была платить во вторую пятницу месяца, а сегодня как раз пришло время – и не дай бог миссис Брейли увидит меня в доме – быть скандалу.
Ибо денег нет и не предвидится до конца мая.
В холодильнике пусто. Я на ощупь прохожу между столом и кроватью, стараясь не перевернуть кадки с цветами и вазы, опасаясь включать свет – он меня выдаст, а по сценарию меня вообще не должно быть дома.
Вздохнув, я достала карманный фонарик – и, повинуясь внезапному острому, иррациональному, самому что ни на есть подсознательному желанию, полезла под кровать, вытаскивать на свет божий – ха, ха, невеселый каламбур - несколько старых картонных коробок, оставшихся ещё со времен моего сюда переезда.
Из первой же вытряхнула на пол старый потрепанный временем альбом в самодельной картонной обложке.
И почти сразу же ожил мой старенький ноутбук, в темноте сам по себе вспыхнул зеленый огонек на дисплее.
Я аж подпрыгнула от неожиданности. Моя соседка, пожилая миссис Хисс, всю жизнь утверждала, что в доме живет барабашка, вечно таскающий её очки. Честно говоря, я всегда подозревала, что не в домовых тут дело, но сейчас я впервые засомневалась.
«Здравствуй, детка»
Это всего лишь какой-то незнакомец в чате. Ничего особенного – я с облегчением вздохнула.
Впрочем, мне и самой неплохо было бы развеяться.
Забравшись с ногами на кровать, подсвечивая себе фонариком, я принялась печатать.
- И тебе привет. Как дела?
«Неплохо. Откуда ты родом?»
Обычное начало подобных виртуальных встреч. Очередной помешанный на сексе парень, который через десять минут предложит тебе встретиться в каком-нибудь «Би энд би».
- Шеренгем, но сейчас живу в Лондоне.
Вспомнив про свои первоначальные планы на вечер, я потянулась за альбомом и стала рассеянно перелистывать пожелтевшие от времени страницы в ожидании ответа от моего собеседника.
«А, как же, знаю. Небось, родительская ферма, затерянная среди зеленых долин, а? Собственный серый в яблоках пони?»
Цветы, цветы и… цветы. Мои детские фантазии. Зачарованный сад, открытый Гердой, цветы на шляпке старой мадам, таинственный сад вредины-Мэри, скачущая по веткам краснотала малиновка, сияющие мрачноватым великолепием сады Эдема, заросли чертополоха, окружавшие замок Спящей Красавицы, столь густые, что ни один принц не мог сквозь них пробраться. Все несуществующие, нарисованные сады – и ни в одном нет тех волшебных растений, что навоображала себе я.
Но все лучше нашего потрепанного временем загородного домика на ферме, где все на столетия вред пропахло соломой и навозом, где кроме нескольких чахлых розовых клуб и нет ничего.
- Как ты угадал?
«Мое призвание – быть волшебником»
- Ха-ха *смайл* но ты и вправду проницателен. Даже пони был, правда, недолго.
Страницы с тихим шорохом переворачиваются, на пальцах остаются чешуйки высохшего и раскрошившегося клея. Где-то пообтрепались уголки газетных вырезок и фотографий.
«Скучаешь, наверное, по пони? Почему недолго, кисуль?»
Вспоминать уже не так больно. Мой незнакомец, вероятно, пытается быть внимательным.
- Его отец сбил автомобилем. Ночью было темно, он въехал в изгородь.
«Сочувствую» - ответил мой собеседник, и замолчал. Надолго.
Я досмотрела альбом и закрыла с некоторым сожалением. Столько странного произошло сегодня, что от одних только воспоминаний начинает кружиться голова.
Замки… это правда было что-то подсознательное. Я не помню, с каких лет я начала их собирать. Но, что удивительно, это было не так давно. В семнадцать-восемнадцать, когда детство уже подходило к концу.
Жаль, у меня не осталось никаких вещей из моего настоящего детства, ни писем, ни рисунков, ничего такого. Только какие-то младенческие каракули, да и те почти все сгорели вместе со старым домом.
Мое детство, если подумать, так и не закончилось.
Мне уже черт знает сколько лет, а я по-прежнему ощущаю себя ребенком.
«Спокойной ночи» - неожиданно высветилось на экране, и окно закрылось само по себе. Забавно, он даже не предложил с ним переспать напоследок.
Но я слишком устала, чтобы разгребаться во всех этим странностях. Веки слипались, и меня хватило только на то, чтобы выключить ноутбук, полить цветы, кое-как почистить зубы и, почти не раздеваясь, рухнуть на кровать.
* * *
Мне редко снятся запоминающиеся, цветные сны, но что-то все крутилось в моей голове, что-то, связанное с этим страннейшим днем – и это не давало мне покоя.
Сначала я долго бродила по каким-то коридорам, перепрыгивая с лестницы на лестницу, но ступени все уходили из-под моих ног, лестницы постоянно перемещались, так, что я постоянно двигалась куда-то, но невозможно было определить – куда.
Мое призвание – быть волшебником! – сказал уверенный мужской голос в самое ухо, и я вздрогнула – но не проснулась.
Тем временем сон переменился, и я уже никуда не двигалась, стояла на месте, будто парализованная, смотрела на какие-то бегающие, скользящие мимо меня тени. Сначала ничего невозможно было понять или услышать, но потом будто кто-то включил звук, и я почувствовала, как волоски на коже стали дыбом.
Потому что со всех сторон раздавались вопли, стоны, крики – чуть ли не звериный рев. Я была на войне, и понимала, что надо немедленно, срочно бежать, но тут уже ноги оказывались меня слушаться, и я все стояла, и смотрела, и слушала, не в силах пошевелиться.
Ближе к рассвету я села на кровати в холодном поту, судорожно комкая одеяло – а в ушах все стоял собственный крик, страшный, отчаянный.
Тише, уговаривала я себя, ради бога, не истери, не надо.
Это сон.
Это всего лишь сон.
- 3 -
Я не знаю, с каких пор я начала ненавидеть праздники.
Что-то случилось в моей жизни, что-то такое… особенное случилось, буквально в последние дни – когда я стала с поразительной точностью делать выводы о своих разрозненных фантазиях, странных мечтах, подсознательных желаниях.
Я не знаю, когда я начала ненавидеть праздники, и не знаю, почему, но точно знаю, что я их ненавижу. Возможно, это связано с тем, что в последнее время у меня не было близких друзей, с которыми можно было бы отпраздновать очередной день рожденья.
Родителей моих нет в живых, и потому каждый год тринадцатого октября, если у меня нет на данный момент пассии, я сижу в своей пустой комнатке с заранее припасенной бутылкой шампанского. Я ненавижу свой день рождения.
Может быть, эта праздникофобия так же связана с тем, что я почти не получала подарков. Последний подарок из запомнившихся – тот самый пони от родителей на мое семилетие, кажется. Вот с этих самых пор я, верно, и начала ненавидеть праздники.
…Это же был совершенно обыкновенный день, такой, как и все предыдущие. Но почему-то я чувствовала себя немного на взводе, возможно, потому, что какая-то корпоративная вечеринка выбралась на свежий воздух из очередного офиса, гремя бутылками и аплодисментами в адрес какой-то необыкновенно удачливой дамы.
Я просто стояла у витрины, поглядывая на шумную компанию, стояла и обрезала садовыми ножницами стебельки первых в этом году черных ирисов.
Не то, чтобы это веселье меня смущало или раздражало. Оно странным образом завораживало.
Люди шумели, веселились как-то расслабленно, не по-деловому – с воздушными шарами и чем-то вроде хлопушек из детского набора для вечеринок. Я пригляделась к празднующим – хм, некоторые товарищи очень даже меня заинтересовали.
Был там, например, один мальчик – красавец, глаза синие-синие, да при черных волосах. Очень интересный мальчик, в костюме, и взгляд у него был такой серьезный, сосредоточенный – ужасно мило, я так люблю серьезных мальчиков, словами не передать. А этот… Какой-то такой трогательный, когда не хмурится, такой… сладкий мальчик.
У меня был как-то один, все хотел сделаться рок-музыкантом. Так вот, вся его работа состояла в том, чтобы каждый день надираться до полусмерти со своим басистом, приставать к «крошке Лав» и непременно жаловаться на то, что его никто не ценит и не понимает.
Вот с этих-то пор я и начала ценить хороших парней, серьезных, ответственных… Я снова взглянула на Сладкого Мальчика за окном. Он скользнул по мне взглядом, и я, не удержавшись, хихикнула – ей-богу, вот дурочка.
Он с четверть часа ошивался с празднующими у входа в магазин, а меня просто разрывало от взаимоисключающих желаний.
С одной стороны, мне было немножечко стыдно за сегодняшнюю меня в глупой майке с эмблемой детского танцевального клуба «Грация», не хотелось бы предстать под его огненные очи в таком виде… А с другой стороны – ну пусть он войдет, ну, пожалуйста, пусть он войдет.
Я высунулась из приоткрытого окна, и тут же – вот уж точно дурное совпадение – узрела знакомую стройную фигурку, копну блестящих кудрявых волос, высоченные каблуки – она стремительно и очень по-деловому пересекала улицу.
Я чуть в обморок не бухнулась – опять!
Дальнейшие события развивались с какой-то запредельной скоростью – и хотя я принимала в них самое что ни на есть первейшее участие, все мне казалось, что это мной кто-то руководит, а я могу лишь подчиняться; осознать же все, что происходит, для моей крохотной черепушки казалось уже непосильной задачей.
Сладкий Мальчик усмехнулся себе под нос, поймав мой взгляд, и зашел в магазин. Я, естественно, как полная идиотка, вылетела к нему чуть ли не с распростертыми объятиями.
- Для кого букетик выбираем, молодой человек?
А тот, хохотнув, хлопнул себя по колену и в следующее мгновение сделал что-то, что совершенно не укладывалось у меня в голове. Он извернулся каким-то нечеловеческим образом, запрокинул руку себе за голову, и в мгновение ока дернул резинку белой праздничной маски – что-то вроде клоуна или, как его, Джокера. Просто ухмыляющаяся рожа на белом, узенькие щелки для глаз.
- Привет, красотка, - прогнусавил он каким-то ужасно нелепым мультяшным голосом, вмиг теряя все свое очарование серьезного человека, а потом…
Потом я и сама не сообразила, что делаю. Меня словно окатило ледяной волной – страшный холод сковал все мышцы, я стояла совсем как в том сне, совершенно парализованная, не в силах пошевелиться.
Как во сне я смотрела и смотрела в это лицо, скрытое маской, в эти жуткие прорези для глаз, пока молодой человек не начал как-то странно кривиться, горбиться, будто задыхаясь.
- Эй, эй, полегче, детка, - испуганно забормотал он, каким-то совершенно неестественным образом пятясь назад, и тут я опустила взгляд, и тихо вскрикнула: это была не моя рука.
Это была не я; не я прижимала острые садовые ножницы к его животу, не я сжимала холодные оловянные ручки, это, ей-богу, не моя рука, это не я, не я, не я.
- Ступефай! Петрификус Тоталус!
Гермиона метнулась через весь магазин к Сладкому Мальчику, который упал, как подкошенный, перевернув при этом кадку с моими любимыми чайными розами, три фунта за штуку, и почему-то именно эта обида за розы перекрыла все остальные мысли в моей голове.
Совершенно растерянно я наблюдала за тем, как Гермиона ощупывает застывшего на полу парня, вроде как проверяет пульс, а я стою, дура, ни жива ни мертва. Потом она с облегчением выпрямилась, отошла немного – и тут я вздрогнула, увидев, что посетитель совсем не в отключке – при полной недвижимости его глаза были широко открыты, зрачки расширены, взгляд мечется с лица Гермионы на мое перекошенное лицо.
- Обливиате.
Гермиона произнесла слово на чужом языке, по какой-то непонятной причине показавшееся мне смутно знакомым, она наставила на него что-то, похожее на короткую учительскую указку.
Парень дернулся и затих, а потом указкой Гермиона поводила по его груди, шепча что-то, и он уже не был парализован, его грудь вздымалась и опускалась резко, глаза закрылись.
- Упал в обморок в цветочной лавке, - сказала Гермиона ему на ухо, как будто он мог что-то понимать.
Я хотела возмутиться, что у нас – самый настоящий магазин, а никакая не лавка, но даже при всей своей глупости я понимала, что сейчас не время. Здесь происходило что-то страшное, непонятное и явно противозаконное, что-то, в чем была основательно замешана я.
- Все, - сказала Гермиона, тяжело дыша, словно после долгой пробежки, - собирайся, ты больше здесь не работаешь.
- Что…
Она посмотрела на меня, а глаза у неё были какие-то недобрые, прищуренные, почти черные, хотя видела их и золотисто-карими.
- Не время для вопросов, нам нужно быстро уходить, я не знаю, когда эти олухи, - она кивнула в сторону празднующих, - очнутся.
Когда нужно, я умею соображать довольно резво. Здраво рассудив, что мои отношения с этим магазином закончены, проснулась моя сорочья натура и тут же потребовала своё:
- Я только орхидеи возьму.
Кажется, мне удалось ошарашить Гермиону. Она только молча разводила руками, не в силах протестовать, пока я деловито упаковывала в целлофан драгоценные цветки.
- Лаванда, ты хоть понимаешь, что… - начала она, но я уже уложила горшки в сумку и закинула её на плечо.
- Это самое дорогое, что здесь есть, не могу же я не воспользоваться моментом. Я бы всю жизнь копила на эти цветы, - я изобразила самую милую свою улыбку, которая могла обезоружить всякого, и на непробиваемой Гермионе это тоже сработало.
Она фыркнула и тут же схватила меня за локоть.
- Нам нельзя сейчас аппарировать, - пробормотала она и встряхнула меня за плечо, - где здесь пожарная лестница?
* * *
Через несколько минут мы уже оказались на пожарной площадке.
Как страшно, оказывается, стоять вот так вот, на узеньком выступе между небом и землей! Я, разумеется, тут же была наказана за свою жадность: тяжеленная сумка мешала балансировать на крошечных ступеньках, тянула вниз, и пару раз Гермионе пришлось чуть ли не волоком тащить меня за шиворот, потому что я цепенела от ужаса и отказывалась подниматься выше.
Подниматься.
Я-то думала, мы бежим из магазина куда подальше, но оказалось, что Гермиона тащит меня на крышу, и вот уже через несколько минут она, тяжело дыша, тянула меня за руку – через карниз.
Мы сидели, опустошенные последним рывком, не в силах и рот открыть. Но спустя несколько минут, когда я начала хоть что-то соображать, Гермиона взглянула на меня со слабой улыбкой.
- Слушайте, - начала я сердито, - я окончательно прекращаю понимать, что здесь происходит. Все люди будто сошли с ума. Вчера вы бросили меня в кафе, чуть ли не пересказав мне мою биографию, сегодня этот мальчик в магазине…
- Этот твой Сладкий Мальчик, - сказала Гермиона со знакомой мне интонацией: «ну ты вообще соображаешь?..», - не сделал ровным счетом ничего, за что его можно было бы убивать садовыми ножницами. Ты так со всеми, кто тебе понравился?
- Что? – спросила я очень глупо.
По крайней мере, после вот этой вот ерунды из области научной фантастики, я имею право на глупые вопросы, не так ли?
Гермиона уже не злилась. Она тяжело вздохнула, собираясь с мыслями, и посмотрела на меня как-то жалостливо – вот так, помнится, на меня моя математичка в начальной школе смотрела, после трех моих провальных попыток сдать четвертную контрольную.
Такие взгляды, как правило, не обещают ничего хорошего. Такие взгляды обычно означают, что мне придется как-то запихнуть в свою несчастную голову Огромное Новое Знание, и моя собеседница уже предвидит, как тяжело это мне дастся.
- Ладно, - проворчала я, - я знаю, что не блещу интеллектом, но можно хоть попытаться объяснить мне происходящее?
- Тут дело не в том, что это трудно понять, - Гермиона как-то невесело хмыкнула, - дело в том, чтобы поверить.
- Ну, пожалуйста, - сказала я, - а то этот двухдневный марафон таинственных загадок уже выводит меня из себя. Ещё немножко – и я сойду с ума, честное слово.
Гермиона вытащила из внутреннего кармана пиджака изрядно помятую сигарету и закурила, задумчиво выпуская струйки дыма в безоблачно-голубое небо.
Когда она вновь посмотрела на меня, её глаза были серьезными и немного встревоженными.
- То, что происходило за последние двое суток, вызвано вторжением магии в твою привычную жизнь, Лаванда. То, что ты видела внизу, и вчера, и ночью. Есть другой мир, вне нас, существуют люди обычные, магглы, как мы их называем, и люди-волшебники…
- 4 -
От хохота у меня сводило скулы.
- Представляю себе этого министра… Я бы, наверное, убежала с воплями, если кто-нибудь заговорил бы со мной с портрета…
- На то он и министр. Министры умеют держать себя в руках, - отсмеявшись, Гермиона выкинула вниз очередную сигарету.
- Я рассказала тебе почти все о нашем мире, - с некоторым удивлением произнесла она, - всего за четыре сигареты.
Я хихикнула:
- Вы все в сигаретах измеряете, да?
Но вместо того, чтобы ответить, Гермиона взглянула на меня как-то странно:
- И что же, у тебя не возникает вопросов по поводу моего рассказа? Я рассказала тебе про школы, банки, министерство, про Косой переулок, обо всех ветвях нашей власти, о структуре нашего образования – ну неужели тебе все ясно? Или ты молчишь и думаешь, что я подшучиваю над тобой?
Я улыбнулась немного робко, но Гермиона так строго смотрела на меня, что я понимала: надо что-нибудь ответить.
- Знаете, может, и есть такие, которые прямо так, сходу, будут вникать во все сложности вашей жизни, но я… Я ведь не такая умная, но я же понимаю, - говорить честно было нелегко, но надо, - конечно, в меня вот так не вдолбишь, как у вас там власть устроена, но в общих чертах…
- Ты веришь?
Гермиона вмиг посерьезнела. И глядит так – ну точно учительница.
- Верю, - ответила я просто.
И даже несколько удивленно – впервые поймала себя на мысли: ну разве я хоть раз усомнилась в том, что она говорит? А рассказывала она долго. Часа полтора где-то, и жара уже спала, и солнце ушло к горизонту, скрылось за башней бизнес-центра.
Я ожидала, что Гермиона будет переспрашивать, сомневаться, но в следующий момент она сделала что-то такое, чего не делала никогда до этого – она усмехнулась, но усмешка это не была саркастичной или язвительной, это был такой… Смешок даже, а не усмешка. Понимающий такой смешок. По-доброму.
- Знаешь, - она взглянула на меня своими светло-карими глазами, взглянула весело, как девчонка, - хорошо, что ты такая…
- Глупая? – с готовностью предположила я.
- Да нет… - она задумчиво крутила в руках пачку сигарет, - просто другой человек, более опытный и въедливый, не за что бы не поверил. А ты, верно, сказочница в душе – вот и ждешь сказок.
Я вспомнила свои альбомы с несуществующими цветами, и все внезапно встало на свои места. Я действительно жила всю жизнь с ощущением чуда. С какой-то детской уверенностью в том, что сказка должна случиться. Какой бы она ни была – вспомнился вчерашний сон – доброй или злой, веселой или страшной.
Но я знала всегда, что существует что-то вне нас, что-то неподвластное нашему разуму. Впрочем, как показывает жизнь, моему-то разуму она как раз подвластна – и только потому, что разум этот не особенно велик.
- И все же вы что-то недоговариваете.
- Верно, - помолчав, она вдруг поднялась, набросив на плечо пиджак, - это только первая часть рассказа.
Гермиона подошла к самому карнизу и с опаской глянула вниз.
- Все хорошо.
- Что – хорошо? – не поняла я.
- Они его благополучно забрали. Собственно, поэтому мы и сидели здесь – необходимо было проследить, чем это кончится.
- Я совершенно не понимаю, что со мной случилось…
Гермиона вздохнула с явным раздражением, и я поняла, как сильно она за сегодняшний день устала.
- Все это имеет отношение к тебе, Лаванда, иначе я не стала бы тут распинаться. Но, поверь мне, ты просто лопнешь, если попытаешься впихнуть это в себя за один присест.
Она ещё могла быть и такой – я мысленно добавила ещё один образ в коллекцию моих Гермион – утомленная всеобщей тупостью, слегка надменная. Какая она есть.
- Скажи мне только, - я лукаво улыбнулась, - ты ведь, небось, была в этой самой школе круглой отличницей, да?
Она перестала вздыхать и хмуриться, посмотрела на меня с каким-то особенным уважением.
- Верно. Молодец.
Мне было приятно, конечно, но чтобы показать, что я не только молодец, но и скромница, я отмахнулась ручкой:
- Просто знакомый тип. У меня была в далеком детстве такая же подружка-зазнайка, я все про них знаю.
И тут же прикусила губу, дуреха – про «зазнайку»-то. Но Гермиона не обиделась. Только улыбнулась и посмотрела на меня как-то оценивающе, задумчиво.
- А я вот всю жизнь дружила с мальчишками, - призналась она, - ты, верно, лучше меня в женских штучках разбираешься.
Мы ещё посидели немного, она покурила, а потом поднялась и сказала, что мы должны ехать ко мне домой, поскольку аппарировать – это, по-ихнему, исчезать, значит, - ей нельзя.
Когда мы спускались по шаткой пожарной лестнице, я пыталась отвлечь себя мыслями об этом, чтобы не пугаться, и думала о том, что Гермиона не права, и я все равно неправильно представляю себе людей.
В случае со Сладким Мальчиком – господи, это надо же было так сглупить. А, глядя на всю эту Гермионину женственность: эти каблуки и шляпы, эти изящные руки, эта её ухоженность, - я с трудом могла поверить, что она – в меньшей степени женщина, чем я.
Может, я и хорошо разбираюсь во всех этих женских типах, но я не более чем великовозрастный ребенок в вечных кроссовках и джинсах со стразами, девочка, рисующая цветы и принцесс, обожающая все, что блестит и переливается.
* * *
Когда мы, наконец, притащились домой, сменив три автобуса, руки у меня буквально отваливались от тяжести сумки.
Гермиона всю дорогу только хмыкала себе под нос, невзирая на мое нытье, отвечая взглядами «я-же-тебе-говорила»: сдались тебе эти орхидеи, сама их и тащи.
Это было ужасно жестоко с её стороны, она ведь думала, небось, что я это из чистой жадности. Но ведь это не так! У меня все серьезно – знала бы она, как я третий месяц на эти цветы заглядываюсь, знала бы она, как я их холила и лелеяла… А, впрочем, ей не объяснить, как это обидно – упустить такое богатство. И я упорно тащила сумку дальше.
Я открыла дверь, пропуская вперед гостью и, махнув рукой на надоедливую миссис Брейли, включила свет.
- Ой.
Гермиона с каким-то смутным восхищением, смешанным с немалой долей недоумения, осматривала мой садик.
- Да у тебя здесь целый лес.
- Да, - подхватила я, ужасно гордая, - все своими руками, представляешь?
- С трудом, - Гермиона улыбнулась и осторожно прикоснулась к листу бегонии, - никогда сама не была садоводом.
- Ты осторожнее, - я выглянула из кухонного отсека, - им больно, когда ты трогаешь листья. У человека по сравнению с растениями очень высокая температура. Каждое твое прикосновение для них – ожог.
Лицо Гермионы из расслабленно-мечтательного вновь приняло знакомое мне упрямое выражение я-все-знаю-лучше.
- Ничего они не чувствуют, - сказала она уверенно, - ты, конечно, не читала Бергинса, но…
Я демонстративно закатила глаза – просто меня ужасно раздражает, когда люди говорят с такими вот снисходительными интонациями в голосе. И вдвойне обидно, когда меня учат обращаться с растениями. Вот только этого не надо.
- Все они чувствуют. Ты сама говоришь, что никогда не была садоводом, вот и не понимаешь этого. Все твои знания почерпнуты из каких-то книг, а чтобы вырастить хоть один цветок, знаний маловато, надо с ними, как с детьми, говорить и слушать.
- «Каких-то книг», - фыркнула Гермиона, - м-да, свет в холодильнике.
В этот момент я как раз копалась в морозилке, чтобы выудить хоть что-то к ужину, но в этой фразе было что-то двусмысленное и явно обидное.
- Что?
- Анекдот про двух блондинок, когда одна спрашивает другую: «А куда девается свет, когда его выключаешь в кухне?» - а другая говорит…
Видимо, мое лицо стало таким насупленным, что Гермиона, не выдержав, рассмеялась.
- Да ладно тебе, не обижайся.
Ну как же, не обижайся… Очень приятно, когда ты – блондинка. Между прочим, это не значило, что я совсем не читаю книги. Может, и читаю. Может, у меня масса других достоинств есть.
- Вот, - я вытащила упаковку каких-то замороженных овощей и уже была готова сунуть её в микроволновую печь, как Гермиона поднялась и достала ука… палочку.
- Дай мне.
Из конца волшебной палочки вылетел сноп красных и зеленых искр, пакет подпрыгнул, раскрылся – и я только успела подставить тарелку, на которую приземлилось горячее, дымящееся овощное рагу.
Гермиона смущенно улыбнулась и как-то очень быстро убрала палочку – видно было, что она чувствует себя виноватой. И за один этот её вид я ей все простила: и поучения про цветы, и то, что она отказалась помочь мне с сумкой, и глупый анекдот про блондинок.
Мы уселись за стол, я даже, расщедрившись, достала из ящика парочку свечей.
- Приятного аппетита, - буркнула я и с увлечением принялась за еду.
Только спустя несколько минут я подняла голову и заметила, что Гермиона и не думала ужинать, она просто сидит, подперев рукой подбородок, и наблюдает за мной с интересом ученого, исследующего повадки какого-то диковинного зверя.
- Что? – спросила я с набитым ртом, искренне недоумевая.
- Все-таки ты удивительный человек, Лаванда, - вздохнула она, - я щегольнула перед тобой способностями экстрасенса, рассказав тебе про твою неизвестную жизнь, на тебя нашло затмение, ты рисковала жизнью, лазая по крышам и пожарным лестницам, тебе пришлось уйти с работы, и ты открыла для себя существование новой вселенной – и ты можешь вот так вот преспокойно ужинать, смиренно не задавая никаких вопросов?
Я молча дожевала кусок морковки, поправила прическу, глядя на отражение в суповой ложке, повесила на стул салфетку, а потом посмотрела на Гермиону и развела руками.
- Ну, ты же сказала мне, что все расскажешь со временем. Вот я и не лезу.
- Одно из двух, - сказала Гермиона скорее самой себе, чем мне, - либо ты ангельски терпеливый, спокойный и доверчивый человек, либо тебе просто все равно, а волнуют тебя только эти твои орхидеи.
- Возможно, что-то среднее, - честно ответила я, и Гермиона, не выдержав, прыснула в кулак – первый раз я видела её смеющейся.
- Вот скажи, - она поковыряла вилкой в тарелке с рагу, - как ты думаешь, сколько мне лет?
- Внешне или вообще? – уточнила я.
Она как-то странно на меня посмотрела, будто я ляпнула очередную глупость.
- Общее впечатление.
Гермиона, очевидно, расслабилась и принялась за свой ужин, махнув рукой на все загадки моей души. Я смотрела на неё и размышляла над поставленным вопросом. Когда я видела её такой – раскрасневшейся, смеющейся, с аппетитом поедающей ужин, в ней было что-то от веселой босоногой девчонки, которая вообще-то свой в доску парень и дружит только с мальчиками.
А иногда в ней мелькала совсем уже взрослая мудрость, зрелость, видение мира абсолютно взрослого, состоявшегося человека. Наверное, поэтому в первые наши встречи я величала её «мэм», даже не задумываясь о возрасте.
- Двадцать семь - двадцать восемь, - определила я и тут же смутилась, - а вообще вы бываете разная.
- Ты меня ещё мадам назови, - хмыкнула Гермиона и подняла на меня взгляд; ясные, светло-карие глаза с золотистой искоркой где-то внутри, - веришь или нет, но мы с тобой ровесницы. Как минимум пять лет прибавила.
- О-оо.
Я замолчала, уставившись в свою тарелку. А я-то думала…
На самом деле, в этом открытии не было ничего для меня лестного. Ни одного хорошего момента – Гермиона, такого же возраста, как я, умеет красиво собирать волосы, носить высокие каблуки и укладывать, пусть даже с этой волшебной штукой, здоровенных парней на обе лопатки. И в кошельке у неё не бывает пусто, пусть даже она не любит гремящую мелочь.
А я, застрявшая где-то в далеком детстве…
От этих мыслей мне стало как-то совсем грустно, и я поднялась, собирая тарелки. Гермиона вытащила новенькую пачку сигарет, намереваясь закурить - хорошо, что я уследила.
- Нет, только не здесь. Цветы в комнате.
Тут уже она закатила глаза – ах, цветы – и снова взмахнула палочкой, сотворив какое-то ужасно смешное заклинание, от которого у неё голова вместе с сигаретой оказалась погруженной в большой колыхающийся пузырь.
Тут уж я забыла про все свои печали, и засмеялась, а она стала строить мне рожи, и стенки воздушного пузыря отражали, как кривое зеркало, и это было слов нет как забавно.
А потом она устала кривляться и просто махнула на меня рукой.
- Вот тебе и вся магия, ребенок. Тебе не интересно, как устроена наша система образования, но тебя так занимает простенькое заклинание Головного Пузыря…
А я ничего не ответила. Отправилась стелить кровать.
@темы: Фэм-слэш, Грустное, Женщины, Книги, Литература, Любовь, Люди, Настроение, Рассказ, Слова, Слэш, Творчество, Фанфики, Чувства, Отношения
-
-
13.08.2008 в 23:16В цитатник, пожалуй, отправлю